Цивилизация
Есть такое слово – «шестидесятник». К Николаю Андронову вполне применимое. Потому что это были люди, которые любили русскую деревню, строили синхрофазотроны, ходили в тайгу, читали вслух стихи и спорили, спорили. Такова легенда. Так в кино показывают. А искусство этим людям подходило, конечно, «суровое». Вот Андронов как раз «суровый» — строгая живопись, монументальные образы (строители, монтажники – герои своего времени). Его «Плотогоны» сейчас висят в Третьяковке, а ведь на знаменитой выставке 1962 года в Манеже вызвали обвинения в «формализме». И живопись Андронова, ныне воспринимаемая как нормальная советская – не соцреализм, а все-таки хоть и «левый», но МОСХ, – когда-то провоцировала гонения и предложения «покаяться».
В андерграунд Николай Иванович не попал. Научился быть отшельником, но продолжал делать то же самое, только без романтических героев, и через некоторое время продавил-таки ситуацию, завоевал признание, вернул членский билет Союза художников, получил заказы на монументальные росписи. Манера Андронова и близких ему мастеров пошла в тираж и в массовом варианте была дискредитирована более, чем это мог сделать Хрущев своей руганью.
Художника, который вместе с Андреем Васнецовым и Виктором Элькониным сделал мозаику на кинотеатре «Октябрь», в диссиденты не запишешь. Однако в списки «другого» искусства Андронов все же угодил: не за оппозицию, а как раз за имение своей собственной и совершенно непоколебимой позиции.
Выставка в Третьяковке получилась объемная: весь третий этаж Инженерного корпуса занят живописью и графикой этого автора – из фондов музея, семейной коллекции и частных собраний. Хронологического вектора в экспозиции нет. Сто сорок работ перемешаны, и холст 1964 года оказывается, например, рядом с картоном 1985-го, но никаких скачков не происходит: до самой смерти в 1998-м Андронов следовал своим принципам и писал почти так же и то же, что и в начале шестидесятых.
Ингредиенты простые. Лошади, собаки, скворечники, озеро, монастырь, окно, вечер, автопортрет – ограниченное количество тем. Сезаннизм, живопись Ларионова, Гончаровой, композиция Фаворского, примитив, выявленная конструкция изображения, преобладающий темный охристый колорит – ограниченный набор средств. На выходе – серьезнейшее искусство, настолько серьезное, что в наши дни о таком предпочитают не говорить.
От перечисления андроновских мотивов многих потянет на зевоту. Однако его сельские пейзажи лишены той сентиментальности, от которой сводит скулы. Живопись Андронова обладает своего рода жесткостью, писал он прямо, очень смело и точно.
Народный художник, лауреат Госпремии жил то в Москве, то в Ферапонтове, где, подобно многим артистическим жильцам тамошних мест, растирал местные камешки и добавлял в краски. Платоническая любовь шестидесятников к деревне, к северным суровым землям у Андронова стала настоящей, читай – плотской. Он щупал их руками, эти земли, и клал на холст.
От «суровых» героев на выставке представительствует один только «Монтажник». «Плотогоны» остались в основной экспозиции Третьяковки на Крымском валу. Но и без них на выставке тесновато. Когда вокруг больше сотни хороших работ, хочется сократить их до двух-трех шедевров и разглядеть как следует, не спеша. Разглядывать есть что. С другой стороны, когда в основной экспозиции висела парочка андроновских картин, естественным было желание увидеть большую ретроспективу мастера.
Получите и рассмотрите.
Третьяковская галерея. Лаврушинский пер., 12 (Инженерный корпус). «Николай Андронов (1929–1998). Живопись и графика» — до 1 апреля.
