Цивилизация
— В четверг Тверской суд столицы приступит к рассмотрению по существу первой группы исков от бывших заложников и их близких к правительству Москвы. С чего начнется заседание?
— Согласно процессуальному кодексу России — с заявления ходатайств. Сторона защиты намерена просить об отводе суда,
поскольку у нас есть серьезные сомнения в его честности и независимости. Дело в том, что по распоряжению правительства Москвы городским судьям ежемесячно доплачивают 35% к зарплате, за счет мэрии им устанавливают домашний телефон, а также обеспечивают жилплощадью и бесплатным проездом на транспорте. Судьи берут эти деньги, хотя лучше других знают, что по 124-й статье Конституции России средства на оплату их труда должны поступать только из федерального бюджета (соответствующее положение есть и в законе о судьях и бюджетном кодексе). Поэтому мы будем настаивать на передаче дела в Верховный суд или в один из судов Подмосковья, которым не платят городские власти. Правда, по закону отвод, каким бы аргументированным он ни был, заявляется самому судье. Возможно, ходатайство будет отклонено, но с учетом интереса СМИ к процессу не исключены и другие варианты. Без прессы вообще не было бы смысла поднимать этот вопрос.
— В случае, если ваше ходатайство будет принято, слушания начнутся в другом суде без предварительной подготовки?
— Да.
— Какие средства сторона защиты намерена использовать на процессе?
— Во-первых, каждый из заявителей расскажет суду о том, что испытал во время захвата здания ДК, в частности о своих моральных и физических страданиях. Это устное выступление является обязательным условием для подачи иска. Во-вторых, мы затребуем у СМИ все видео- и киноматериалы, касающиеся теракта, и, возможно, продемонстрируем их суду. Кстати, у меня на руках есть видеокассета с записью, которую вели сами террористы.
— А что записано на этой пленке?
— Я пока не хотел бы распространяться на эту тему. Могу лишь сказать, что террористы снимали заложников с разных ракурсов, в том числе и как они справляют нужду в зале...
В-третьих, мы поставим на суде вопрос о вызове в качестве свидетелей тех врачей, кто заходил в здание (к примеру, Льва Рошаля), а также психологов, которые общались с родственниками заложников во время осады и знают степень их мучений.
— А в качестве экспертов?
— Я хочу вызвать в суд редкого специалиста, который написал книгу по оценке жизни, в том числе по материальной оценке морального вреда. Пока не хочу раскрывать его имя. Скажу только, что это ученый, разработавший шесть разновидностей оценки жизни человека и защитивший диссертацию на эту тему. Для отечественного судопроизводства это совершенно новая область, так как у нас используется лишь один, так называемый затратный, способ оценки стоимости жизни. Иными словами, рассчитывается зарплата, которую мог бы получать погибший, средняя продолжительность его жизни, число иждивенцев и так далее.
— Я знаю, что вам звонили представители немецкого телевидения с просьбой продать им снятую террористами видеопленку за $200…
— По поводу видеокассеты мне звонят часто и называют разные суммы. И, честно говоря, я не знаю, что мне с ней делать в этой ситуации, поскольку у меня нет никаких обязательств перед людьми, которые мне ее передали. Просто принесли и отдали без всяких контрактов и условий. Я до конца не знаю той истории, которая стоит за этой кассетой, но полагаю, что она имела непростой путь.
— Вы можете продать ее до начала судебного процесса?
— Я не связан обязательствами о том, что не должен этого делать. Это оставлено на мое усмотрение, и я пока размышляю, насколько этичным будет такой шаг. Впрочем, если ее продать, для дела хуже не станет, ведь наши расходы растут, а с бывших заложников и их семей мы денег не берем.
— Над оформлением исков пострадавших с Дубровки работают все сотрудники вашей юридической консультации?
— В основном этим делом заняты более опытные и грамотные адвокаты, которым отчасти помогают стажеры. Нас всего 24 человека, а поток обращений увеличивается. Кстати, нам стали звонить жертвы других терактов, но пока они лишь оставляют свои координаты у секретаря, так как сейчас мы физически не можем встречаться и разговаривать с ними.
— За бывших заложников и их близких обещал вступиться уполномоченный по правам человека в России Олег Миронов. Он планировал подать иски в их защиту, объединив их с теми, что вы направили в суд…
— Обещал, но еще не подал. Мне, честно говоря, непонятна та юридическая схема, по которой будет действовать Миронов. По какому принципу отобраны те десять граждан, за которых он готов вступиться? Насколько я знаю, никто из них к нему не обращался, хотя в законе об уполномоченном говорится, что пострадавшие должны направить в его аппарат заявление. В то же время по социально значимым делам в области нарушения прав человека он имеет право вмешиваться и без приглашения...
К тому же, как ни странно, все мои разговоры с сотрудниками аппарата Миронова пока сводились к тому, каким образом правительство Москвы может отклонить поданные иски. Похоже, что юристы в его управлении думают о том, как помочь ответчику. Я говорил с представителями уполномоченного четыре раза, и каждый раз мне озвучивали причины, по которым Москва может отфутболить иски либо привлечь к решению вопроса федеральное казначейство. Поэтому у меня все больше сомнений, что в лице Миронова мы получаем сторонника.
— Вы не исключаете, что на деле он представляет другую сторону?
— Пока не ясно. Но мы не хотели бы получить в команду «засланного казачка». С предложением о сотрудничестве к нам обращались некоторые адвокаты бывших заложников, но мы ответили категорическим отказом. Пусть работают самостоятельно, закон им это позволяет.
— Представители ответчика пытались уговорить вас пойти на мировую? Вас устроил бы такой вариант?
— Подобных попыток пока не было, но в конце концов не я решаю. Если бы было конкретное предложение со стороны ответчика по поводу суммы, я рассказал бы о нем своим клиентам. И они бы сами решали, пойти на мировую со столичными властями или нет. С другой стороны, очевидно, что пострадавшие от теракта идут разбираться в суд, потому что в нашей стране закон не предусматривает для них социальной реабилитации, сравнимой с той, что гарантируется, к примеру, военным. Когда утонул «Курск», за смерть каждого подводника (которые, кстати, по роду своей профессии сознательно идут на риск) родственникам выплатили по 700 тыс. рублей. За гибель простых граждан их семьям тоже выплачивается материальное пособие, но его размер власти определяют, как им вздумается. Взять, к примеру, последние теракты: после взрывов жилых домов в Москве родным погибших дали по 20 тыс. рублей, семьям жертв теракта у ресторана McDonalds по 40 тыс., а тем, чьи близкие умерли на Дубровке, – по 100 тыс. Этот хаотичный разброс в суммах явно не учитывает степень ущерба, которую понесли люди.
— Правительство Москвы отказывается выплачивать компенсацию по искам, ссылаясь на отсутствие средств. Между тем общая сумма по искам достигла почти $50 млн, и, судя по всему, это не окончательный счет…
— К сожалению, правительство Москвы пугает сумма исков, а не количество трупов после захвата «Норд-Оста». Хотя именно это должно было бы его волновать. Ко мне стекается всевозможная информация по этому делу, начиная от посмертных экспертиз и заканчивая показаниями врачей, спасателей и жителей этого района. Выясняется, что заложники погибли не от рук террористов и не от применения газа, а от халатности медработников и от того бардака, что творится в городских больницах. У Москвы, как утверждают, нет средств для того, чтобы привести в порядок медицинские учреждения и выплатить компенсации жертвам теракта. Однако при этом в городском бюджете есть деньги для финансирования русскоговорящих студентов в странах Прибалтики, для строительства моста через Керченский пролив, для проекта по осуществлению поворота сибирских рек, стоимость которого оценивается в $15 млрд.
— Как вы считаете, иски пострадавших от теракта заставят власти изменить отношение к вопросам безопасности?
— Судя по тому, что иски вызывают столько хлопот и беспокойства у правительства Москвы, можно надеяться на подобные изменения. В случае, если заявителям будут выплачены требуемые суммы компенсации, возникнет и финансовый прессинг, который должен стимулировать работу властей. Хотя я уверен, что вопрос компенсации жертвам теракта следует урегулировать в законодательном порядке. Не исключено, что более поздние обращения пострадавших от терактов не будут иметь смысла, так как в ближайшем будущем власть примет документ, который присвоит им какой-то статус (к примеру, приравняют к погибшим военнослужащим) и гарантирует выплату определенной суммы. Если говорить о теракте на Дубровке, то я думаю, что при желании мэрия могла бы найти средства для возмещения ущерба по искам. Доплатила бы тем, кто ведет следствие по делу для того, чтобы поймать организаторов и финансистов этой операции. Конфискованных денег с лихвой хватило бы на компенсацию жертвам.
— Как на вас и вашу семью влияет участие в процессе?
— Пока только свет в офисе обещают отключить, требуя, чтобы мы платили фиксированную сумму, а не по счетчику. Правда, мы уже подали соответствующий иск к «Мосэнерго». Впрочем, думаю, что все трудности впереди. Сейчас к нам приковано внимание СМИ, а потому нас трогать не будут. А после окончания процесса могут и припомнить старые обиды.
