По-домашнему, без помпы в залах постоянной экспозиции Третьяковки на Крымском валу открылась выставка рисунков и акварелей художника Павла Басманова. В приватных разговорах сотрудники галереи называют Басманова гением, но на внимание широкой публики особенно не рассчитывают. Из Басманова, чей расцвет пришелся на период между двумя авангардами, то есть на 1930–40-е годы, сделать народного кумира действительно сложно. Формулировка «космическое искусство» в лучшем случае всколыхнет в памяти населения опусы астронавта-передвижника А. Леонова на тему «пыльных тропинок далеких планет».
Почувствовать, что космос всюду, что только он реален, дано не каждому художнику и не каждому зрителю, хотя это так же естественно, как осознание, что небо начинается от подошвы ботинка.
Человеку, который способен жить в такой системе мира, выражение «русский космос» не кажется националистическим бредом или отголоском рейгановских «звездных войн». Вековой уклад жизни родственен законам мироздания, и его разрушение — драма вселенского масштаба. Это понимали и умели выразить не только Платонов с Есениным, но и Басманов. Из всех последователей Малевича он оказался, может быть, самым человечным художником, хотя свою человечность никогда не сводил к сопливой лирике.
Его хлебопашцы отличаются от персонажей малевичского «Крестьянского цикла» примерно тем же, чем семейные фотографии отличаются от звездных постеров: не так выразительно и декларативно, зато томительно для сердца.
Держась постсупрематистской схемы – всегда линия горизонта и вертикаль человеческой фигуры, – Басманов вернул в свои работы живописное изящество, вообще-то свойственное ленинградским художникам, но не адептам «Черного квадрата». Считать это уступкой соцреализму было бы наивно: иконные образы патриархальных селян-алтайцев (прожив десятки лет в Питере, мастер ни разу не позарился на городские пейзажи и интеллигентские портреты, оставшись до конца верным мотивам малой родины), да еще авангардно скомпонованные, в годы коллективизации ничего, кроме раздражения, у власти вызвать не могли. Зато с каким наслаждением художник насыщал геометрию оттенками цвета! Одно только басмановское наследие могло бы опровергнуть известный тезис, что от ГУЛАГа до «оттепели» свободные искусства в России оставались без развития. Другое дело, что давалось это развитие с трудом и оценить его было некому. Может, хоть теперь…
Подробности быта, социально-психологические характеристики и пленэрные красоты Басманов безжалостно вычеркнул из арсенала своих выразительных средств. Вещи разных лет у него однотипны (как сказали бы сейчас, решены концептуально). Сериальный способ работы не мешал созданию уникальных произведений: вынь из ряда любое, повесь на отдельную стену – не оторвешься. Сам автор, правда, с большой неохотой отпускал листы от себя даже в музеи. Вполне вероятно, лелеял в мыслях особый свод, где сумма изобразительных ячеек дала бы феерическую общую картину (подобный замысел вынашивал когда-то Павел Филонов).
Было у Басманова такое намерение или нет, в любом случае сегодня работы для его выставки пришлось собирать из разных источников. 23 листа вынуты из фондов Третьяковки, больше 40 привезла в папочке из Питера дочь художника Марина Павловна, известная в узких кругах как М. Б. из посвящений Иосифа Бродского. На вернисаж пришли свои, поговорили, повспоминали, еще раз полюбовались шедеврами. Ощущение комфортное и странное одновременно: неужели и впрямь это искусство интересно лишь избранным?
Выставка в ГТГ (Крымский вал, 10, залы 18–19) продлится до апреля.