Басманное правосудие, газпромовская экономика и мордовский ОМОН — вот три источника и три составные части сегодняшней власти. Триада, ни в чем не уступающая уваровской. Птица-тройка, несущая Россию обратно в то самое место, откуда она 15 лет назад выбралась. Не участники «Марша несогласных», а сторонние наблюдатели, образованные, адаптированные, конформистски настроенные, задают друг другу один и тот же вопрос: «Что они там, »наверху«, совсем с ума посходили, что ли?»

Искреннее изумление легко трансформируется в сочувствие протестующим. Происходит идентификация самих себя, оставшихся дома, с теми, кто был на улице и кого «повинтили» просто так, профилактики ради. Идентификация с теми, кого столь впечатляющим образом — до одури, до обморока, до бессильной ярости — испугалась власть. Если кто и хотел с помощью немотивированной жестокости ОМОНа вызвать в населении неприятие оппозиционеров, то он добился прямо обратного эффекта: любая социология даже до «Марша» показывала высокую степень сочувствия протестным настроениям.

Даже если число выходящих на улицу не сильно увеличится, резко возрастет число симпатизирующих тем, кто делает политику на площадях.

Это хорошо смотрелось на контрасте. В Красноярске на региональных выборах привычные грязь и «чернуха», акцентированные бессмыслицей самих электоральных процедур, сухой остаток которых — очередной управляемый орган, метафорически называемый парламентом. А здесь, на улице, четкие и понятные требования. Ощущение аутентичности политики. Требования, кстати, по внятности напоминающие те самые, 20-летней давности, антикоммунистические лозунги, когда уличные политики не ведали, что будет через пять лет, но зато твердо знали, какую именно власть они не хотят — коммунистическую.

Впервые многие задумались: а так ли незыблема, твердокаменна, незаменима эта тефлоновая власть?

А может, если ее заменить, ротировать на законной, предусмотренной Конституцией основе, внезапно станет лучше — будут приниматься решения, снизится уровень коррупции, поубавится дикого феодализма в политике, в управлении отраслями, регионами, страной? И где, вообще говоря, пределы проникновения власти в чужие дела: если она забирает куски собственности в мире юридических лиц, то почему бы ей со временем не перекинуться на лица физические? Если у нас вражья сила, как учат телевизор и лично Павловский Г. О., сосредоточена в США, то почему бы нам не задуматься об ограничении права въезда и выезда? Не будет этого? Так вот, когда это состоится, поздно будет пить боржоми: грань между возможным и невозможным неуловима, как граница между бодрствованием и сном. Кто бы мог поверить еще лет пять назад, что ОМОН будет беспрепятственно лупить мирных граждан, не нарушавших Конституцию, чьи нормы имеют прямое действие? А сегодня это реальность. Произошедшее удивляет. Пугает. Вызывает у кого горечь, у кого гнев. Иных убеждает в правильности выбранной конформистской линии поведения, других — в том, что терпеть больше нельзя.

Может быть, общая линия политики, общий сценарий происходящего в стране не изменится, но в общественном сознании что-то сдвинулось с места.

Зашевелились внутренние шестерни, начал потрескивать лед, кто-то, страшно сказать, вдруг задумался о том, что происходит вокруг, что делает власть и нельзя ли как-то сделать по-другому. Может, у кого-то даже проснулась гражданская позиция. Полезное дело сделала дубинка омоновца, этого единственного союзника России кроме армии, флота и политического православия, — заставила думать.

Почему власть истерикует, смотрит на мир сквозь оранжевые очки и видит вокруг все в оранжевом цвете? Почему иностранофобия, американофобия, ксенофобия, поощряемая государством национальная нетерпимость достигают масштабов, граничащих с аналогичными фобиями одного из самых мрачных периодов российской истории — концом 1940-х годов? Почему в бессильной злобе она размахивает дубинкой, даже не глядя, по чьим спинам и головам прохаживается?

Потому что это прямое следствие ограничения свободы, экономической и политической. Ограничивая чужую свободу, власть ограничила свободу свою. Свободу проводить реформы, свободу действовать рационально, свободу обслуживать народ, а не превращать его в машину голосования за себя, любимую. Свободу воспитывать граждан, а не безликое «путинское большинство». Кстати, не будет теперь никакого «путинского большинства».

Глава государства уже давно перестал быть президентом надежды, зато стал президентом усталости и безразличия — основных характеристик общественного настроения периода «стабильности». А теперь еще и раздражения.

От всеобщего недоумения появилась версия, что произошедшее — провокация силовиков, чья цель — сподвигнуть Путина остаться на третий срок. Слишком изощренное объяснение для простого явления: побоище в уикенд — это абсолютно естественное, органичное, почти механическое следствие работы политического режима, основанного на несвободе. Что он должен был делать с оппозицией — пригласить ее к выборам, которых нет?
Урок «Марша» прост: народ, который хотят превратить из сообщества граждан в «путинское большинство», равно или поздно становится предметом внимания репрессивных органов. И тогда начинается обратное движение: от мимикрирующей бесформенной массы «большинства» к гражданскому самосознанию.

История не знает исключений. Несвобода не имеет оправданий.